Смотреть больше слов в «Проективном философском словаре»
[от лат. limen — порог] — промежуточная, в определенном смысле переходная социальная ситуация развития личности в системе общественных отношений, характеризующаяся потерей прежнего социального положения и сопряженной с ним статусно-ролевой позиции в условиях невступления в новую социальную роль. При этом, как правило, подобная, по сути дела, маргинальная социальная позиция оформляется социумом посредством особых ритуалов, обрядов и подкрепляется чаще всего своеобычной атрибутикой. Понятие «лиминальность» используется в рамках социальной психологии, прежде всего, в области этнопсихологии как некое самоценное явление, а также в политической психологии в качестве своего рода интерпретационного «ключа» при объяснении происходящих изменений социальной позиции той или иной политической фигуры. Уже сама этимология данного термина, содержащая прямое указание на кризисный, переломный, пороговый этап в развитии личности указывает на то, что подобное социальное положение индивида является не конечным, а преходящим. Здесь речь идет о «нейтральной межролевой полосе», преодоление которой, как правило, сопряжено с необходимостью значительных усилий, возможно, унижений, тяжелых испытаний как в физическом, так и в нравственно-духовном планах. В этнопсихологическом (и особенно в этнографическом) плане понятие «лиминальность» наиболее последовательно и развернуто использовалось В.Тэрнером, заимствовавшим его у А. ван Геннена для интерпретации смысловой нагрузки обрядно-ритуального сопровождения смены социально-властной позиции и возрастной принадлежности личности. Значимость, в том числе и социально-психологическую, лиминальности для понимания происходящих с личностью перемен в конкретной системе общественных отношений вне зависимости от того, о каком этапе социогенеза идет речь, неоднократно подчеркивали специалисты: «Психологическая суть явления лиминальности в обеспечении готовности субъекта к резким переменам своей судьбы. Переход на более высокую ступень в статусной иерархии обеспечивается обрядами испытания «на прочность» индивида... При этом, как правило, эти обряды сопровождаются унижениями, физическими лишениями, нивелировкой индивидуальных различий для человека в соответствии с формулой «если ты претендуешь на роль вождя, ты должен побыть в положении раба». Такая «насильственная идентификация» подчеркивает социокультурный смысл лиминальности, когда с помощью практического использования механизма смены социальной позиции достигается усиление социальной структуры общества и расширение потенциала вариативных возможностей личности. Лиминальность характерна для большинства культур на всех этапах социогенеза. В современных условиях пережитки лиминальности обнаруживают в некоторых обычаях, например, в английской армии в Рождество офицерские чины за обедом прислуживают солдатам; свойством лиминальности обладают такие социальные роли, как, например, «абитуриент», «кандидат в депутаты» и др.» (В. В. Абраменкова). В условиях кардинальных социальных перемен лиминальность порой проявляется в глобальных масштабах. При этом следует заметить, что в этих случаях нередко лиминальность характеризует не период восхождения по социальной лестнице, а прямо противоположный процесс. Так, например, в современной России характер откровенной лиминальности, которая в данном случае напрямую корреспондирует с понятием «маргинальность», приобрели такие роли, как «учитель», «врач», «ученый», уже потерявшие свой престижный статус в социуме, но еще и не характеризующие окончательное социальное падение. Существенный вклад в исследования лиминальности внес Э. Эриксон. Хотя в своих трудах он и не использовал данный термин, в них отчетливо показано, что лиминальность, в широком смысле, является необходимым условием не только социализации индивида, но и отвечает объективным потребностям развития личности. Согласно психосоциальному подходу, на пятой стадии эпигенетического цикла, кульминация которой приходится на юношеский возраст, происходит интеграция сформировавшихся ранее компонентов идентичности в целостную структуру. С точки зрения социализации личности, это период поиска своего «места в жизни», оптимального сочетания индивидуальных устремлений и желаний (включая подсознательные импульсы) с требованиями и ограничениями предъявляемыми обществом. По словам Э. Эриксона, «этот период можно рассматривать как психосоциальный мораторий, в течение которого молодые люди могут путем свободного ролевого экспериментирования найти свою нишу в обществе, нишу, которая твердо определена и точно ему соответствует»1. Для полноценного решения этой непростой, но жизненно важной задачи молодые люди нуждаются в трех вещах: определенных подсказках и ориентирах со стороны общества, праве на ошибку и социально санкционированном времени, точнее сказать, «тайм-ауте», предоставляемом обществом в отношении выполнения индивидом профессиональных и гражданских функций. Согласно Э. Эриксону, «мораторий — это отсрочка, предоставленная кому-либо, кто еще не готов принять ответственность или хотел бы дать себе время на подготовку. Под психосоциальным мораторием мы понимаем запаздывание в принятии на себя взрослых обязанностей, но не только это. Данный период характеризуется избирательной снисходительностью со стороны общества и вызывающей беззаботностью со стороны юности, и все же он часто ведет к значительным, хотя нередко и преходящим достижениям и завершается более или менее формальным подтверждением достижения со стороны общества»2. Универсальная потребность молодых людей в проживании переходного состояния «между детством и взрослостью» в той или иной степени осознавалась на протяжении практически всей человеческой истории, что находило отражение не только в разнообразных обрядах инициации, но и в социальном устройстве общества. Так, например, в Средневековой Европе существовали совершенно официальные статусы пажа и оруженосца, представлявшие собой типичные лиминальные роли, в рамках которых дети феодалов проходили достаточно длительный процесс ученичества и постепенной социализации, прежде чем обрести полноценный статус рыцаря и начать выполнять в полном объеме все связанные с ним «взрослые» функции. Первые западноевропейские университеты с их фактической автономностью и внутренним уставом во многом выполняли роль своего рода «социальных инкубаторов», в которых представители молодых поколений получали возможность прожить возрастную лиминальность, почти не подвергаясь давлению и нормативным ограничениям, принятым в широком социуме. В данном отношении система воспитания и социализации молодежи, сложившаяся в силу ряда причин в традиционном российском обществе, носила во многом деструктивный характер. При том, что, как отмечали многие отечественные историки, в частности, И. Е. Забелин, вся энергия семьи и общества в допертровский период была направлена на консервацию ума, чувств и воли личности на рудиментарном детском уровне, резкое, практически без периода ученичества включение детей в процесс производства, а также привлечение молодежи к выполнению гражданских (прежде всего, военных) обязанностей, было самым обычным делом. Хрестоматийный пример такого рода — ранняя производственная социализация крестьянских детей. Дети дворян, в свою очередь, обязаны были записываться в разряд и нести военную службу, как только оказывались в состоянии носить оружие. Аналогичная картина наблюдалась и на последующих этапах развития Российской империи. Так, например, А. В. Суворов поступил на военную службу тринадцати лет от роду (с параллельным обучением в кадетском корпусе), М. И. Кутузов — в пятнадцатилетнем возрасте, а в семнадцать лет получил свой первый офицерский чин, П. А. Румянцев в девятнадцать лет и вовсе был полковником и т. д. По словам И. Е. Забелина, в отечественной традиции «...от глупого ребячества до возмужалости нет переходного времени образования»1. Таким образом, в России семья и общество практически не давали молодежи шанса на сколько-нибудь полноценное проживание психосоциального моратория и обрекали ее на спутанность идентичности. Эта ущербная, с точки зрения психосоциального развития, практика во многом присуща и современному российскому обществу. Она выражается не только в сохранении архаичных аспектов социального устройства, таких как всеобщая воинская повинность с 18-летнего возраста, но и в специфических проявлениях родителями заботы о детях. Наиболее показательна в данном отношении сложившаяся в последние годы традиция назначения двадцатилетних отпрысков крупных чиновников вице-президентами банков и нефтяных компаний, вице-губернаторами и т. п. Соображения, которыми руководствуются при этом высокостатусные родители, вполне понятны. Однако они упускают из вида, что оказывают таким образом своим детям во многом «медвежью услугу», лишая их необходимого для оформления идентичности и полноценной социализации тайм-аута. Другой стороной проблемы лиминальности в современном российском обществе, как уже отмечалось выше, является ее глобализация, приводящая к консервации в лиминальном состоянии целых категорий населения. Более того, общество в целом на современном этапе его развития, многие исследователи характеризуют как «переходное», или, лиминальное. При этом, применительно к России, по мнению Т. Шанина, «...“переходное общество” — это не общество в состоянии перехода, это особый тип стационарного существования»2. В этих условиях широкое распространение получил феномен псевдолиминальности, суть которого в том, что лиминальные по форме социальные и профессиональные роли не только не обеспечивают переход индивида к новому социальному статусу, но зачастую вообще блокируют данный процесс. Примером может служить практика найма на работу (особенно если речь идет о привлекательных и перспективных вакансиях) с «испытательным сроком». В отличие от распространенных в зарубежной управленческой практике таких форм лиминальности в профессиональной сфере, как работа под супервизией, коучинг (наставничество) и т. п., она, как известно, предполагает самостоятельное осуществление кандидатом должностных функций в полном объеме, но за меньшую плату и с перспективой по окончании «испытательного срока» так и не получить желаемую должность и связанный с ней социальный статус. Сомнительная, мягко говоря, эффективность подобной кадровой политики вполне очевидна. В самом деле: если кандидат профнепригоден, с какой стати доверять ему даже временно выполнение значимых для организации функций? А если он, напротив, соответствует должности, то какой смысл вместо того, чтобы сразу использовать в полной мере потенциал нового сотрудника на благо организации, вынуждать его на протяжении двух-трех месяцев, а то и больше, доказывать собственную «нужность», что неизбежно скажется на качестве реальной работы? Причина подобного видимого абсурда часто кроется в том, что многие недобросовестные работодатели целенаправленно используют «испытательный срок» для покупки высококвалифицированного труда (чаще всего, молодых специалистов) по демпинговым ценам. Попросту говоря, принимая кандидата, они практически уверены, что уволят его по окончании «испытательного срока», на протяжении которого он будет трудиться для них почти задаром. Более сложную, но аналогичную по сути форму псевдолиминальности в профессиональной сфере представляет собой найм на так называемые конвейерные позиции, практикуемый крупными компаниями. «Конвейерный» принцип предполагает, что для того, чтобы стать хорошим руководителем, человек должен освоить изнутри всю цепочку производственного цикла, реально проработав какое-то время на низовых должностях во всех подразделениях организационной структуры. Именно это и есть та самая наживка, на которую клюют амбициозные молодые люди, претендуя на «конвейерные позиции» и рассчитывая таким образом подняться по иерархической лестнице корпораций, являющихся в их глазах символами экономической мощи и процветания. Ловушка заключается в том, что чаще всего, никто не собирается их никуда «продвигать». Вместо этого они перемещаются с одной низовой должности на другую, оказываясь, по сути дела, в маргинальном положении временных работников, выполняющих за минимальную оплату обязанности «прислуги». Заметим, что сам по себе «конвейерный» принцип, заимствованный из практики японских компаний 60-х — 70-х гг. прошлого века, во-первых, жестко «завязан» на особенностях японского менталитета и культурных традиций и, во-вторых, безнадежно устарел в условиях информационной экономики, свидетельством чему служит постепенный отказ от него самих японцев (топ-менеджеры по-прежнему периодически бывают в сборочных цехах и беседуют с рабочими, но ставить, пусть даже временно, выпускника университета к конвейеру там давно никому не приходит в голову). Вполне понятно, что законсервированная лиминальность и псевдолиминальность представляют реальную опасность не только для конкретной личности, но и для общества в целом, так как это искусственно ограничивает и разрушает его личностный потенциал, а следовательно, и кадровый потенциал организации. Практические социальные психологи, работающие с организациями, должны в силу своих профессиональных обязанностей разрабатывать психологически обоснованную личностно поддерживающую систему ритуального сопровождения изменений позиций личности во властной структуре. В рамках корпоративной культуры должны быть выработаны технологии, позволяющие использовать индивидуальные периоды лиминальности как ресурсно обогащающие, а не разрушающие личность социальные «уроки».... смотреть
[лат. limen — порог] — промежуточное положение индивида в социокультурной структуре, когда прежняя социальная роль оставлена, а новая еще не принята, оформляемое особыми ритуалами и обрядами. Понятие Л. ввел А. ван Геннеп для описания обрядов, сопровождающих всякую перемену места, состояния, социальной позиции и возраста. Позже это понятие стало одним из центральных для В. Тэрнера при анализе ритуалов вступления в должность (при выборе вождя), а также для обрядов жизненных переломов: это — вехи рождения, достижения зрелости, брака и смерти. Психологическая суть явления Л. в обеспечении готовности субъекта к резким переменам своей судьбы. Переход на более высокую ступень в статусной иерархии обеспечивается обрядами испытания *на прочность* индивида, его физических, духовных и моральных сил. При этом, как правило, эти обряды сопровождаются унижениями, физическими лишениями, нивелировкой индивидуальных различий для человека в соответствии с формулой *если ты претендуешь на роль вождя, ты должен побыть в положении раба*. Такая *насильственная идентификация* подчеркивает социокультурный смысл Л., когда с помощью практического использования механизма смены социальной позиции достигается усиление социальной структуры общества и расширение потенциала вариативных возможностей личности. Л. характерна для большинства культур на всех этапах социогенеза. В современных условиях пережитки Л. обнаруживают в некоторых обычаях, например, в английской армии в Рождество офицерские чины за обедом прислуживают солдатам; свойством Л. обладают такие социальные роли, как, напр., *абитуриент*, *кандидат в депутаты* и др. В.В. Абраменкова... смотреть
- (liminality) — положение тех, кто находится в процессе перехода через символические границы между статусами, особенно в ритуалах (например, в обряде перехода, карнавале ) — А. ван Геннеп "Обряды перехода" (1909).... смотреть
(liminality) — положение тех, кто находится в процессе перехода через символические границы между статусами, особенно в ритуалах (например, в обряде перехода, карнавале) — А. ван Геннеп *Обряды перехода* (1909).... смотреть